мальчик с волчком

Так бывает, что ничего не бывает,
Что все, что горело – вдруг остывает,
Удушье уходит, экстаз отступает
И тайный внутренний голос говорит: а хуй его знает.

И тогда ты либо сразу всплываешь
Вверх брюхом, либо старательно все забываешь:
К каждому пятну памяти – тюбик Vanish,
Но помогает слабо и тогда ты с усилием понимаешь:

Это как расторжение брака между адом и раем,
Прекращение инсценировки Шекспира за школьным сараем,
И главное: мы никогда ничего не теряем,
Даже если закрываем глаза и как будто бы умираем.

  Луноликое солнце,
Ты работаешь без перерыва,
Заливая лучами
Мои степи,
Осушая болота –
Бесконечные вязкие топи
«Сложной внутренней жизни»,
А проще –
Инфантильных унылых истерик.

Ты сиятельна днем,
Создаешь очертания
Всяким телам и предметам,
Наполняешь их смыслом
И радостью существованья.
Я увидел однажды
Как были б они без тебя –
Не хочу это помнить.

Ты сиятельна днем,
А ночами –
ты мерцающий, тонкий эфир,
Где рождаются и проплывают
Все прекрасные, нужные сны.
Где мужчина и женщина
Становятся, как и положено, звездами –
Говорю за себя.

Луноликое солнце,
Ты льешься без края и меры, на износ,
Раздавая себя -  
Не от щедрости и состраданья –
По предвечным законам по кличке
«Природа» и «Космос».
Но, послушай, я знаю –
Есть что-то сильнее закона.
Благодарность. Любовь.
Я смогу. Мы спасемся.

***
Мне больше не будет ни больно, ни сладко,
Ни робких надежд, ни томительных дней.
Унялся огонь, отошла лихорадка,
И кажется - сердце ушло вместе с ней.

Зима облепила меня снежным комом,
Завесила веки морозным стеклом.
Целительная, безотказная кома
Накрыла своим неподъемным крылом.

Я вижу тебя – и как будто не вижу,
Ищу твою руку, но трогаю дым.
И краски тускнеют, и небо все ниже,
И нам уже не распрямиться под ним.

Но даже в объятиях анабиоза
Приходят тревожные, жуткие сны:
Я вижу – меня будят первые грозы
Твоей беспощадно цветущей весны.

 гений вседа точно отвечает на твой незаданный ему вопрос.

***
Ты покой потерял, а найдешь – тоже будешь не рад.
Посмотри на себя, никому не известный солдат:
Слишком много сомнений для тех, кто стоит на краю,
Слишком низкие шансы надолго остаться в строю.

Эта боль залепляла глаза не тебе одному,
Ты не первый, кто шел в разъедающем сердце дыму.
Ведь на этой войне добровольцев едва ли найдешь –
Ты же сам от нее принял в дар переливчатый нож,

Ты ведь сам посмотрел в ее нежно-стальные глаза.
А потом как всегда – сапоги, перекличка, вокзал,
Этот поезд, который никак никуда не придет,
И уже по дороге изрядно потрепанный взвод.

Разорваться на части, разбрызгав ошметки души?
Раствориться в тяжелых, как память, клубах анаши?
Или все же забить в этот воздух негнущийся гвоздь,
И, повесив цилиндр, опереться на мнимую трость.

Смыть линию фронта,
Стереть поезда и вокзал.
Как пепел в реторту,
Погрузиться в искристый УРАЛ.

Абхазия, возможно, и впрямь – по самопровозглашению – «страна души», но вот только душа эта очень сильно тронута печатью небытия.
В противоположность весомой, полногрудой онтологичности Крыма, здесь все кажется временной декорацией, готовой исчезнуть в любую секунду. Все эти пышные пальмы, роскошные дворцы, античные колоннады, изобильные сады – весь слой «вековой культуры» словно вот-вот осыплется, оставив лачуги по склонам неприветливых гор.

Безусловно, подобные пространства могут полноценно существовать лишь в имперской орбите. Предоставленные сами себе, они мгновенно сползают в родо-племенную первобытность, начиненную бессмысленной спесью, патологической ленью и междоусобными распрями.

17 лет прошло со времени грузино-абхазской войны, но ее тень по-прежнему легитимирует повсеместные скелеты разрушенных зданий и незаделанные следы от снарядов на стенах Сухуми. Зато «национальное самосознание» развито на высочайшем мифо-поэтическом уровне.

Впрочем, природа здесь действительно обильна и живописна, население в целом доброжелательно, пляжи бескрайни, а море – море зовет )

( Collapse )

Один у нас был за 10 лет Тренер - и тот умер.
Владимир Григорьевич, простите, что не ценили!

вот и Федор благословился.
кто следующий?